48 км, первая заброска. У меня все с собой, с удобствами меняю носки, спрашиваю суп. «А супа нет», – отвечают мне. Вот это номер, печально. «Но есть, – продолжает волонтерка, – горячий бульон и доширак». А доширак не суп? Я ж ничего другого и не имел в виду. Впрочем, первая плошка не задается – залили тепловатый водой, и он не разомлел, хрустит на зубах. Мгновенно заменяют на горячий.
После десяти минут в теплой палатке знобит, но бег хорошо греет, благо по грейдеру можно бежать, даже снег перестает белеть на перчатках – тает от тепла. Когда менял носок, ступня была, как копыто, будто надеваешь на чужую ногу, но от бега начинает отходить, и я снова чувствую пальцы. Однако почему-то быстро согревается только нога, гулявшая без гамаши, а вторая – как-то не очень. Пошевеливаю мерзлыми пальцами, размышляя над таким чудом. И только через несколько километров догнавший парень говорит: «Друг, у тебя щиколотка голая». Так и есть, когда менял носок, засучил штанину, а ссучить забыл. Торчит всего несколько сантиметров кожи, но этого хватает, чтобы, как в хорошем теплообменнике, охлаждать поступающую в ступню кровь, а холодной кровью ничего не согреешь, любая рыба подтвердит. Опускаю штанину, и буквально через пять минут по ступне разливается тепло.
Бегу в основном один, иногда далеко впереди пятно фонаря. Очень редко проезжает машина. Дорога то вниз, то немного вверх, но понимаю это только по тому, что бежать то чуть труднее, то чуть легче. Стараюсь не переходить на шаг, ведь это последний беговой участок, от него надо взять максимум.
72 км, последний ПП на грейдере. Горячего чая нет, титан только залили, ждать не хочу, наливаю теплой. В палатке знакомый, он сходит, прошу у него сосок с бутылки – свой нечаянно прокусил, когда пытался разгрызть лед, и теперь она протекает. Но он дает целую бутылку, кладу в задний клапан жилета. Это ценный НЗ для предстоящего скоро длинного перегона, залью теплым чаем, и он будет греть мне душу и, недолго, копчик.
По дороге зацепляемся ненадолго то с одним, то с другим попутчиком, много знакомых. Скоро конец грейдера, вывожу на дисплей трек, чтобы не пропустить поворот, но за болтовней, конечно, пропускаю. Часы пищат сход, надо вернуться на 200 м, но многочисленные следы уводят дальше, а ведь на этой заснеженной дороге, кроме нас, никого нет. Может, изменили трек? Все-таки возвращаемся проверить, и вот он поворот, в глубь леса убегают белые светящиеся в свете фонаря флажки. А следы – ну что следы, не мы одни такие внимательные. Хотя стрелка в этом месте не помешала бы.
Лафа кончается, тропа рыхлая и узкая, то и дело оступаюсь в снег, в кроссовок сразу лезет снег, а вторая гамаша скоро повторяет судьбу первой. Зато обнаруживается любопытный эффект: снег, набившись вокруг щиколотки, плавится и намерзает ледяной коркой, которая не пускает новый. Конечно, корка холодит ногу и кое-где натирает, но внутрь больше ничего не набивается, ступни не дубеют и сохраняют чувствительность. Такая вот nature-friendly гамаша.
Бежать неудобно, недолгие плотные участки влажного снега на болоте кажутся дорожкой стадиона. Успешно финишировать эти сто миль можно было, только умея уверенно трусить по такой поверхности. Впервые бегу трейл, понимая, что финиш не светит, но почему-то не очень расстраиваюсь. Да, обстоятельства оказались сильнее меня, но сходить, пока есть силы, я не стану, обстоятельствам придется маленько поднапрячься, чтобы меня остановить. И этим меня больше всего и притягивают ультра-трейлы.
84 км. На все последние ПП прихожу с запасом больше часа до лимита. Теперь предстоит длинный перегон до второй заброски – 27 км. Заполняю все три бутылки горячим чаем, не попью, так хоть погреюсь об них. Еще несколько километров по дороге, навстречу возвращается несколько участников, отошедших несколько км от ПП и решивших, что больше не хотят.
Начинается лесная тропа, довольно плотная, можно трусить. Почти восемь утра, кончается шестнадцатичасовая ночь , еще около часа неприятных сумерек, когда фонарь уже не освещает, но поверхность еще не приобрела дневной контрастности. Края тропы сливаются с целиной, и то и дело, не углядев поворота вьющейся тропы, забуриваюсь в снег по колено. Посреди белизны глазу не за что зацепиться, вестибулярный аппарат сбоит, и после каждой оступки меня начинает кидать, как машину на гололеде, пока не выравниваюсь после двух-трех шагов в разные стороны. Кругом пушистая красота, ветер в лесу стих, но в воздухе висит пыль от слетающего с ветвей снега.